Признание того, что отходы занимают центральное, а не второстепенное место во всём, что мы проектируем, производим и делаем, является ключом к преобразованию будущего.
Перевод отрывка эссе Джастина МакГвирка (Justin McGuirk), опубликованного 4 января 2022 г. в онлайн журнале AEON.
Противопоставление “природы” и “культуры” проблематично по многим причинам, но есть одна, которую мы редко обсуждаем. Дуализм “природа vs культура” упускает из вида целую область, которая собственно не принадлежит ни к той, ни к другой: мир отходов. Горы отходов, которые мы производим каждый год, потоки загрязняющих стоков, миллиарды тонн парниковых газов, новая вселенная микропластика, распространяющаяся сквозь наши океаны — ничто из этого никогда не было отнесено к “культуре”. Из всех продуктов, созданных руками человека, это творение, которое никто не хочет иметь, обсуждать или даже видеть. Тем не менее, они не могут быть ассимилированы “природой”, по крайней мере, не так, как это происходило с доиндустриальными отходами на протяжении тысячелетий. Эти новые, “улучшенные” отходы несовместимы с Землей — слишком химические, слишком прочные, слишком ядовитые и, в конечном счете, слишком объёмные.
Из всех продуктов, созданных руками человека, отходы – творение, которое никто не хочет иметь, обсуждать или даже видеть.
Именно отходы стирают различие между природой и культурой. Сегодня, когда сама погода коробиться от климатического кризиса, а кишечные тракты планктона на глубине в тысячи метров полны микропластика, представление природе как первозданной или нетронутой становится бредом. Природа и отходы слились как в планетарном, так и в микробиологическом масштабе. Точно так же отходы — это не просто побочный продукт культуры: это и есть культура. Мы создали культуру отходов. Сфокусироваться на отходах — это не акт болезненного отрицания; это акт культурного реализма. Если отходы — это сеть, которая переплетает природу и культуру, то это и является определяющим материалом нашего времени. Мы живем в эпоху отходов.
Отходы — это не просто побочный продукт культуры: это и есть культура. Мы создали культуру отходов.
Если мы посмотрим на эпохи человеческой истории, от каменного века и бронзового века и до эпохи пара и эпохи информации, мы получим иллюзорное ощущение, что твёрдые вещи дематериализуются. На самом деле, верно обратное. Эпоха пара положила начало огромному всплеску материальных благ, которые с тех пор росли в геометрической прогрессии. Статистика о нашем нынешнем уровне отходов вызывает оцепенение сознания. Что значит сказать, что к 2050 году на свалках или в окружающей среде накопится 12 миллиардов тонн пластика? Что означает наблюдение о том, что каждую минуту в мире используется более одного миллиона пластиковых пакетов, и это составляет от 500 миллиардов до 5 триллионов в год? Такие числа представляют собой, казалось бы, точную количественную оценку, но совершенно непостижимую для нашего разума. Обычный человек просто воспринимает их как “хренову тучу” (“a shitload” в оригинале – прим. Ecostan).
Вот здесь и становится полезным обозначение эпох. Антропоцен, или эпоха антропогенных планетарных изменений, помогает признать новый геологический слой, новую планетарную кору, которую мы формируем из остатков ископаемого топлива, пластиковых крышек и сигаретных окурков. Можем ли мы представить себе более буквальное сплетение природы и отходов? Некоторые предпочитают более политическое определение, капиталоцен, которое указывает пальцем на конкретную экономическую систему: капитализм. Понять, что мы живём в эпоху отходов, значит признать её геологические и экономические аспекты. Осознать, что культура производит не только архитектуру и хитроумные устройства, но и миллион пластиковых пакетов в минуту. Это значит признание того, что рост полностью зависит от безжалостного и безжалостно эффективного образования отходов.
Из остатков ископаемого топлива, пластиковых крышек и сигаретных окурков мы создаём новый геологический слой, новую планетарную кору.
Является ли это мелочным и пессимистичным взглядом на человеческую деятельность в 21 веке? Как раз наоборот. Признание века отходов даёт возможность радикально изменить цивилизацию позднего капитализма. Только осознав масштаб кризиса, мы можем переориентировать общество и экономику на менее загрязняющие способы производства, потребления и образа жизни. Проблема в том, что отходы всегда были маргинальной проблемой, как в прямом, так и в переносном смысле. Они были выброшены на периферию и отправлены в то мифическое место, которое называется “с глаз долой” (“away”/”долой” в оригинале – прим. Ecostan). Они всегда были «внешним», неизбежным побочным продуктом необходимой индустриализации. Но теперь они – это “внутреннее”, внутренняя сторона каждой экосистемы и каждой пищеварительной системы, от морских микроорганизмов до человека. Если бы отходы действительно стали центральной темой — в центре каждого разговора о том, как вещи извлекаются, проектируются и утилизируются, — это изменило бы общество до неузнаваемости. Признание эпохи отходов — значит обрести надежду на более чистое будущее.
Проблема в том, что отходы всегда были маргинальной проблемой, как в прямом, так и в переносном смысле. Они были выброшены на периферию и отправлены в то мифическое место, которое называется “с глаз долой”.
Отходы как явление на самом деле появились сравнительно недавно. Только с приходом промышленной революции, и её массовым стимулированием производства, материальные побочные продукты добычи и производства начали скапливаться в громадных кучах. Таким образом, современному представлению об отходах всего 250 лет.
Мы могли бы предположить, что расточительство является естественным человеческим инстинктом; однако это не так — нас нужно было этому научить. Одноразовое использование было одним из величайших социальных новшеств послевоенного общества в Соединенных Штатах. Когда в 1950-х годах стали доступны первые одноразовые товары, от подносов для ужина у телевизора до коктейльных стаканчиков, потребителей пришлось убеждать в том, что эта волшебная новая субстанция — пластик — не стоила того, чтобы её не выбрасывать. Их нужно было проинструктировать о преимуществах общества одноразового потребления. Корпорации — в частности, нефтехимической отрасли — потратили много лет и миллионы долларов на лоббирование замены бумажных продуктовых пакетов пластиковыми. С появлением супермаркетов и культуры обслуживания, основанной на самообслуживании, у каждого продукта, чтобы он выжил на магазинной полке, должна была быть индивидуальная упаковка. А с полным расцветом культуры удобства и всего на вынос, одноразовость достигла своего апогея.
Когда в 1950-х годах стали доступны первые одноразовые товары, от подносов для ужина у телевизора до коктейльных стаканчиков, потребителей пришлось убеждать в том, что эта волшебная новая субстанция — пластик — не стоила того, чтобы её не выбрасывать.
Некоторые наблюдатели поспешили возразить. В книге Вэнса Паккарда “Производители отходов” (Vance Packard, “The Waste Makers”, 1960) содержится резкая критика в адрес США середины века в разгар их помпы потребительства. Он подробно описывает различные формы запланированного морального износа: от продуктов, запрограммированных на поломку, до тех, которые просто должны быть более желанными, чем прошлогодняя модель. И почти на всех уровнях общества есть понимание, что такое устаревание является необходимой чертой здоровой экономики — от политиков до циничных бизнесменов, разочарованных (но уступчивых) дизайнеров и потребителей, считающих своим патриотическим долгом делать покупки и поддерживать экономику. Сама идея “пожизненной гарантии” вызывала в воображении призрак безработицы и закрытия заводов. “Производители отходов” — это рентгеновский снимок американского образа жизни — общества, которое заменило дефицит на изобилие, принудительно кормящееся лёгкими кредитами и разрастанием городов. Паккард видит проблему в основном в этической плоскости — его беспокоит моральное разложение и коммерциализация повседневной жизни по принципу «продавай, продавай, продавай». Но ни в коем случае он не предвидит экологической катастрофы. Об этой проблеме вскоре после этого начала предупреждаеть книга Рэйчел Карсон «Безмолвная весна» (Rachel Carson, “Silent Spring”, 1962) о разрушительном воздействии сельскохозяйственных пестицидов.
Отходы создаются преднамеренно, они — тот самый метаболизм, который стоит за экономическим ростом.
К 1950 году весь мир производил около 2 миллионов тонн пластика в год. В 2019 году это было уже 368 миллионов тонн, при чём за последнее десятилетие было произведено больше пластика, чем когда-либо прежде. Почти половина всех пластиковых отходов (47%) приходится на упаковку, а 13% — на текстильную промышленность. Как пишет Дэвид Фарриер (David Farrier) в своей книге «Следы: В поисках ископаемых будущего» (Footprints: In Search of Future Fossils, 2020), «вполне вероятно, что каждый кусок пластика, когда-либо произведенный и не сожженный, всё еще существует где-то в той или иной форме». Считается, что в Мировом океане находится более 5 триллионов кусков пластика, многие из которых находятся в скоплении, известном как Большое тихоокеанское мусорное пятно. В своём романе «Периферийный» (The Peripheral, 2014) Уильям Гибсон (William Gibson) превращает этот рассеянный беспорядок в остров с собственным городом, в пластиковый массив суши, населенный трансчеловеческими «патчерами». Это мрачно-юмористическая антиутопия, в которой осознаётся тот факт, что индустрия пластика не собирается отступать. Фактически, компании, работающие на ископаемом топливе, готовясь к сокращению потребления бензина, готовятся к значительному увеличению производства пластика. И кто их остановит?
Признать тот факт, что мы живём в эпоху отходов, не означает сосредоточить внимание на неприятной, второстепенной проблеме; это — осознание того, что производство отходов занимает центральное место в нашем образе жизни. Отходы создаются преднамеренно, они — тот самый метаболизм, который стоит за экономическим ростом. И хотя мусорный кризис и климатический кризис — это не одно и то же, отходы — главная движущая сила изменения климата. Производство пластика является вторым по величине источником промышленных парниковых газов, а метан, образующийся на свалках, — ещё одним важный источник.
Признать тот факт, что мы живём в эпоху отходов, не означает сосредоточить внимание на неприятной, второстепенной проблеме. Это — осознание того, что производство отходов занимает центральное место в нашем образе жизни.
Признать эпоху отходов — значит также признать, что отходы — это один из величайших материальных ресурсов нашего времени. Что подразумевает осознание огромной нетронутой ценности того, что мы выбрасываем. Возьмите десятки миллионов тонн электронного лома, который мы выбрасываем каждый год. Вместо того, чтобы перерабатывать его, такие страны, как Великобритания, отправляли его в Гану, где он накапливался в Агбогблоши, крупном неформальном поселении в столице Аккре. Хотя с тех пор оно было демонтировано властями, в течение многих лет Агбогблоши был сердцем сложной, связанной с международным сообществом местной экономики, где из электронных отходов добывались драгоценные металлы и ценные детали. Методы могут быть вредными — пластиковые провода сжигаются, чтобы высвободить медь, но принцип здравый. По некоторым оценкам, к 2080 году самые большие запасы металлов будут находиться не под землей, а в обороте, в составе уже существующей продукции. Например, около 7% мировых запасов золота находятся сейчас в электронике. Внезапно понятие «наземная добыча полезных ископаемых» начинает обретать смысл.
Вы можете подумать, что я считаю, что переработка — это ответ на этот кризис. Отнюдь нет. Показатели переработки жалко неадекватны, и во многих странах система по существу фрагментарна. Идея вторичной переработки работает на оправдание производства бóльшего количества первичного пластика и других материалов, внушая, что это нормально, что они будут переработаны, тогда как на самом деле они не будут. Переработка сыграет важную роль в переходе к новой экономике, как бы она ни выглядела, но одной этого недостаточно.
Показатели переработки жалко неадекватны, и во многих странах система по существу фрагментарна. Идея переработки работает на оправдание производства бóльшего количества первичного пластика и других материалов. Внушая, что это нормально, что всё будет переработано. Тогда как на самом деле не будет.
Между тем любые попытки обвинить потребителей в мусорном кризисе или неудачах переработки в лучшем случае неверны, а в худшем — глубоко циничны. Это было проиллюстрировано, когда выяснилось, что, вопреки утверждениям правительства, более половины пластика, который должен был быть переработан в Великобритании, вместо этого отправлялся за границу для захоронения или сжигания. Только в 2020 году более 200 000 тонн нашего «переработанного» пластика было выброшено и сожжено в Турции. Какая насмешка над потребителями, которые тратили время и силы на сортировку и полоскание баночек из-под йогурта и бутылок из-под молока.
Отходы потребления — лишь малая часть проблемы. Что касается электронных отходов, то, безусловно, самый большой процент отходов был произведён ещё до того, как устройство было куплено: в процессе добычи и производства образуется такое количество отходов, что переработка не может даже близко подойти к их восстановлению. Поскольку большая часть этих отходов происходит прежде, чем покупатели потянуться за кошельком, ответственность за принятие законов лежит на правительствах. Так же, как [как она лежала на них] и по другим вопросам в прошлом — от запрета хлорфторуглеродов в холодильниках до обязательного использования закалённого стекла для ветрового стекла в автомобилях. Производители тоже должны выполнять свои обязанности, но нельзя полагаться на то, что они поступят правильно.
Отходы потребления — лишь малая часть проблемы. Что касается электронных отходов, то, безусловно, самый большой процент отходов был произведён ещё до того, как устройство было куплено.
Какую роль во всем этом могут и должны играть дизайнеры? Дизайн был движущей силой огромных потоков наших отходов в прошлом веке. Будучи обслугой коммерции, дизайнеры были соучастниками экономики одноразового использования: производили запланированное устаревание, продвигали культуру удобства, замуровывали продукты в слои соблазнительной упаковки. Короче говоря, они делали то, что дизайнеры умеют лучше всего — создавали желание (здесь ещё игра слов “дизайнер” и “желание” на английском языке – “designer” и “desire” соответственно – прим. Ecostan). Парадоксально, но даже когда дизайнеры достигают ощущения постоянства, оно иллюзорно; iPhone, казалось бы, достиг платонического идеала смартфона, но год за годом его перевыпускали из-за новшеств в программном обеспечении и необходимости стимулировать новые продажи.
[окончание отрывка, эссе целиком на английском языке здесь]
Данный перевод подготовлен в образовательных целях в рамках небольшого проекта «Обучение медийной грамотности общественности и студентов на примере освещения вопросов по сжиганию отходов с получением энергии в Казахстане». Проект выполняется при поддержке Университета Центральной Азии и Посольства США. Университет Центральной Азии и Посольство США не несут ответственности за юридические и другие вопросы, вытекающие из совершения данного перевода.
